волкова светлана
Сказка «Условный рефлекс»
▼ Скачать + Заказать документы
Жил-был на свете Ежик. Ежик был маленький, шустрый, деятельный — и очень, очень одинокий. Дело в том, что у Ежика был условный рефлекс : как заметит какой-нибудь непорядок — сразу бросается нарушителя порядка воспитывать. Для этого у него имелись колючки. И те, кто хотел с ним познакомиться поближе, часто на них натыкались. А кому понравится, если ты с лучшими намерениями — а тебе в ответ делают больно? Даже если нечаянно — все равно неприятно! Ну, все и держались на почтительном расстоянии — в целях сохранения собственной шкурки.
Публикация «Сказка „Условный рефлекс“» размещена в разделах
Ежику, конечно, это не очень нравилось. Иногда он грустил, потому что ему хотелось, чтобы в его уютной норке почаще бывали друзья, а еще лучше — чтобы кто-нибудь поселился вместе с ним. Но никто не мог долго выдерживать его колючек. И Ежик снова и сном оставался один. «Ну и ладно, ну и не больно-то хотелось, — обиженно пыхтел он, закатывая в норку очередное яблочко или развешивая по стенкам светлячков. — Подумаешь! И один проживу!»
Но на самом деле Ежик страстно мечтал о ком-то, кто будет рядом всегда. Как известно, если о чем-то долго-долго мечтать, рано или поздно это случится. Так произошло и с Ежиком. Однажды он увидел маленькое существо, которое с любопытством рассматривало лужайку перед входом в его жилище.
— Здравствуй, дружок! — высунул носик Ежик. — Ты кто?
— Здравствуйте, я Черепашка, — вежливо ответило существо. Я еще совсем недавно вылупилась из яйца, и у меня пока нет ни друзей, ни дома. Вот, хожу, знакомлюсь с миром.
— И как тебе мир? — полюбопытствовал Ежик.
— Он прекрасен! — с восторгом воскликнула Черепашка. — Здесь так много интересного, и очень, очень красиво! Мне вот понравились эти цветочки у входа в ваш дом.
— Слышь, Черепашка! А не хочешь ли ты поселиться у меня? — предложил Ежик. — Вместе веселее! И норка у меня просторная. Кроме того, я уже знаю Мир и мог бы тебе многое о нем рассказать. И даже показать! Это называется «воспитывать».
— Да я с удовольствием! — обрадовалась Черепашка. — Если это удобно, конечно. А то вдруг я вас стесню?
— Ерунда! — фыркнул Ежик. — В тесноте, да не в обиде. Давай, заходи! И давай уже на «ты».
Так Ежик и Черепашка стали жить вместе. Ежик очень обрадовался: теперь у него появился друг, и одиночество отступило. Можно было вместе гулять, разговаривать и обсуждать разные мировые проблемы. Ежик тщательно прижимал к спинке свои колючки, чтобы ненароком не ранить Черепашку. Она ведь была совсем юной, и ее спинка была розовой и мягкой. Черепашка еще не успела нарастить себе панцирь и даже не знала, что это можно сделать.
— Черепашка, а тебе не страшно? — поинтересовался как-то Ёжик. — Ты вся такая ранимая и беззащитная, а вдруг тебя кто-нибудь обидит, сделает тебе больно?
— Мне не страшно! Ведь Мир так добр! — с энтузиазмом отозвалась Черепашка. — И у меня есть ты. И наш дом. В случае чего я всегда смогу спрятаться в норку. Ведь правда?
— Правда, — согласился Ежик. А сам подумал: «Я всегда буду защищать Черепашку и никому не дам ее в обиду! Ведь ее нежную кожицу так легко поранить!»
Как ни странно, первую рану Черепашке нанес именно Ежик. Дело в том, что они с Черепашкой оказались очень разными. Ёжик бегал быстро — Черепашка передвигалась медленно. Ёжик любил действовать — Черепашка любила мечтать. Ежик вставал ни свет ни заря — Черепашка предпочитала поспать подольше. В общем, они были не похожи друг на друга. Разумеется, ничего страшного в этом нет, ведь природа не любит повторяться и всех создаёт по индивидуальному образцу. Но вот какая штука оказалась: расторопный Ежик очень любил порядок, а медлительная Черепашка все время забывала, в чем этот порядок заключается. То забудет на ночь светлячков со стен собрать, то листья по полу разбросает, то лапы вытереть забудет. Ежик терпел-терпел, пыхтел-пыхтел, напоминал-напоминал и однажды не выдержал.
— Да сколько раз тебе говорить нужно? — раздраженно топотал лапками он. — Неужели так трудно все запомнить?
— Извини, пожалуйста. — растерянно прошептала Черепашка. — Я вовсе не хотела тебя обидеть. Я нечаянно, правда. Наверное, у меня просто память плохая.
Она искренне была огорчена, что так расстроила своего друга Ежика. У нее даже слезы на глазах показались.
— Давай так, — решительно сказал Ежик. — Если ты не можешь запомнить правила совместного проживания, я буду тебе напоминать. Нужно, чтобы любовь к порядку стала у тебя условным рефлексом.
— Конечно, конечно, давай! — с облегчением вздохнула Черепашка. — А что такое «условный рефлекс»?
— Ну, это когда у тебя есть стимул неукоснительно соблюдать правила.
— А откуда он возьмется, этот самый стимул? — робко спросила Черепашка.
— А вот откуда! Каждый раз, когда ты что-нибудь забудешь, я тебя уколю иголкой. Вот так! — И Ежик кольнул своей острой иголкой мягкую спинку Черепашки. Несильно кольнул, но все равно выступила капелька крови.
— Ой! Больно! — отпрянула Черепашка.
— Зато стимул мощный. Не хочешь, чтобы было больно, — не забывай о правилах, — нравоучительно сказал Ежик.
— Хорошо, я постараюсь, — опасливо поежилась Черепашка, косясь на иголки. — Я и не знала, что ты ими колешься.
— Надеюсь, не придётся, — обнадёжил Ежик.
И впрямь, какое-то время Черепашка старалась, и Ежику не доводилось использовать иголки. Но потом она опять что-то забыла сделать, и Ежик применил свой стимул.
— А можно без иголок обойтись? — жалобно спросила Черепашка. — А то мне как-то уж очень неприятно.
— Мне тоже неприятно, что ты нарушаешь порядок в норке, — строго сказал Ежик. — Так что уж постарайся, дружочек.
А сам подумал: «Нужно быть последовательным. Если поступиться принципами, в норке будет хаос. Да и в жизни тоже. А Черепашка так никогда и не научится соблюдать правила».
Но Черепашка, как ни старалась, все равно время от времени что-то забывала или не успевала. Только теперь она очень боялась, что ее опять будут колоть, а от этого думала не о том, что надо делать, а о том, что будет больно. У нее уже вся спинка была исколота! Черепашка чувствовала себя очень виноватой: ведь она своей забывчивостью так расстраивала Ежика! Он часто ей говорил: «Мне больно от того, что ты меня расстраиваешь!» А Черепашка вовсе не хотела, чтобы ему было больно. В ней поселился страх — страх опять расстроить Ежика.
Через какое-то время Черепашка с удивлением заметила, что спинка стала вовсе не такой чувствительной. Вроде бы Ежик колется — а она не реагирует, боль как-то притупилась. Она ещё не знала, что существо становится бесчувственным, если постоянно делать ему больно. В целях защиты! Защита от боли — это тоже условный рефлекс.
Ежик чувствовал досаду, ведь условный рефлекс никак не вырабатывался. Он стал колоться сильнее — чтобы Черепашка замечала его усилия и исправлялась. Но результат был все тот же. Кроме того, Черепашка почему-то стала много спать, и это Ежика тоже раздражало. Ведь когда кто-то спит, очень трудно вырабатывать у него условные рефлексы!
Пока Черепашка спала, Ежик думал, что он ей скажет, когда та проснется. Это в нем копилось, копилось, а потом он выливал на нее сразу все, что не успел ей сказать. Поскольку Ежик сердился, то получалось грозно и громко. Черепашка только втягивала голову в плечи — ей хотелось казаться меньше, а лучше и вовсе спрятаться. И вскоре она научилась втягивать голову и лапки под панцирь. А панцирь Ежик мог колоть сколько угодно — он затвердел, стал толстым и совершенно потерял чувствительность.
И однажды Ежик заметил, что ему опять становится как-то одиноко. Нет уже межу ним и Черепашкой той дружбы, они не разговаривают, не гуляют и не обсуждают мировые проблемы. И Черепашка стала вялая, сонная и апатичная. Вроде бы как спит на ходу. Откуда ему было знать, что очень много сил уходит на защиту, если все время ждёшь какой-нибудь опасности? И Ежик с удвоенной силой принялся воспитывать Черепашку.
— Ты не должна быть такой замкнутой, — внушал он. Ты ушла в себя, тебя ничего в жизни не интересует. Это неправильно'
— Ну и что, ну и ладно, — рассеянно отвечала Черепашка. Не всем же быть правильными?
— Ты уже почти не шевелишься, уже похожа на сухой пенек! — недовольно указывал Ежик. — В своем уголке, когда последний раз убиралась? Почему яблоки не ела?
— Не помню. Я недавно убиралась. — вяло отмахивалась Черепашка. — И ну их, эти яблоки. Вдруг еще испорчу чего или перепутаю?
— Ну что такое? Почему у тебя условные рефлексы какие-то неправильные? Вместо того чтобы делать все как следует, ты замираешь и вообще ничего не делаешь? — недоуменно спрашивал Ежик. — Ты какая-то. необучаемая!
— Какая есть, — вздыхала Черепашка и снова ухолила в себя — то есть под панцирь. — Ну что теперь, если я такая — умереть, что ли?
А потом наступила осень. И Черепашка совсем замерла. Она не шевелилась день, потом другой, потом третий. Ежик запаниковал.
— Эй, Черепашка! Ты спишь? Или заболела? Ну не молчи, отзовись — стучал он по панцирю.
Но Черепашка не отзывалась и вообще никак не реагировала. Словно умерла. Ежику стало страшно: а вдруг и правда умерла? Он выскочил из норки и побежал к лесному доктору — старой Сове. Она жила в дупле огромной ели, и все, у кого были проблемы, обращались к ней за помощью. Вскоре Ежик уже торопливо рассказывал ей, что случилось с Черепашкой.
— Ничего непоправимого, — сообщила Сова, осмотрев пациента на месте. — Просто впала в спячку. Защитная реакция такая.
— А от кого ей защищаться? — недоуменно спросил Ежик. — Здесь, кроме меня, никого нет, я ее воспитываю и никому в обиду не даю.
— Так от тебя, воспитатель, она и защищается, — покачала головой Сова. — Ты ж ей личного пространства совсем не оставил. Вот и пришлось панцирь нарастить, чтобы хоть как-то от тебя отгородиться. Она потому и медлительная такая стала, что тяжело ей на себе такую защиту таскать, а по-другому нельзя.
— Как так "нельзя"? — удивился Ежик. — Я же вот живу без панциря, ни от кого не защищаюсь, и ничего!
— У тебя колючки, — возразила Сова. — Лучшая защита — нападение, да? Ты зачем вот Черепашке всю душу исколол?
— Мы условные рефлексы вырабатывали, — стал рассказывать Ежик. — Я ее так к порядку приучал, чтобы ей в жизни потом легче было приспособиться.
— Ну, вот и приспособил, — безжалостно оборвала его Сова. — Выработал у нее условный рефлекс : чуть что — сразу прятаться и замирать. Ты иголку в спину — она панцирь. Все по науке!
— А как же тогда? — возмутился Ежик. — Она же такая рассеянная. То светлячков не соберет — так и горят всю ночь. То в норке намусорит. То яблоко откусит, а огрызок оставит. И еще медленно все делает.
— Знаешь, Ежик! Ты вот позвал ее жить к себе — так должен понимать, что ты и она — не одно и то же, — рассудила Сова. — Никогда Черепашке Ежиком не стать, и не надейся. У нее свои особенности, у тебя свои. Так, может, лучше вам и не жить вместе?
— Как это «не жить»? — опешил Ежик. — А где же ей жить? А кто ее воспитывать будет? Она ведь еще такая юная, беззащитная.
— Ну, благодаря тебе не такая уж и беззащитная, — не согласилась Сова. — Вон панцирь-то, какой нарастила, ужас просто. Видать, хорошо ты ее шпынял, от души. Может, если уйдёт тебя — оживится, повеселеет. Поймет, что, кроме условных рефлексов, есть еще и безусловные.
— Это, какие такие безусловные? — не понял Ежик.
— Это когда условий не ставишь, а принимаешь другого таким, какой он есть, — объяснила Сова. — Пусть он не такой быстрый, не такой сообразительный, не такой умный, как ты. Но если ты хочешь делить с ним одно пространство, просто люби его. Любовь — это и есть самый безусловный рефлекс. Потому что, если любишь, какие могут быть условия? Это же и ежу понятно!
— Говорите, ежу понятно? — озадачился Ежик. — А почему тогда я этого не понимал?
— У каждого свои недостатки, — заметила Сова. — Ты тоже не можешь знать всего на свете. Но теперь-то знаешь.
— А как его вырабатывают, этот безусловный рефлекс? — спросил Ежик. — Мне очень, очень нужно!
— Его не надо вырабатывать, ведь он безусловный! — ответила Сова. — Его надо просто вспомнить и освободить. Только Любовь с колючками несовместима, ты учти, Ежик. Любовь не колется. Она гладит!
— Скажите, а Черепашка проснется? — с отчаянием спросил Ежик. — Она же не навсегда ушла в эту. защитную реакцию? Я ведь на самом деле, когда ее иголками колол, думал, что ей же лучше делаю. Я ведь ее очень, очень люблю! Она — мой самый лучший друг! А вдруг она больше никогда, никогда не захочет проснуться?
— Будем надеяться, что нет, — утешила Сова. — Если ты окружишь ее любовью, и не будешь тревожить, рано или позлно она снова поверит тебе. Поверит в то, что мир — добр и безопасен. И что никто никогда больше не будет ранить ее нежную кожицу за то, что она что-то забыла или не успела.
И Сова полетела по своим делам. А Ежик устроился рядом с Черепашкой.
— Слышишь, Черепашка! — тихонько сказал он. — Ты спи, сколько захочешь. А я подожду. А когда ты проснешься, мы украсим норку самыми большими светлячками, разбросаем повсюду листья и будем есть яблоки столько, сколько захотим, и даже огрызки пусть валяются, не страшно! Я просто хочу, чтобы ты была! Я снова хочу разговаривать с тобой, и гулять, и показывать тебе мир. И больше никогда, никогда не буду пытаться тебя изменить. Я лучше сам изменюсь! Я сделаю свои колючки мягкими. Они станут как шерстка, и меня даже можно будет погладить. Может, тогда и тебе захочется скинуть свой панцирь? Ты отдыхай, отдыхай. А я буду сидеть рядом, и вырабатывать у себя безусловный рефлекс любви, вот! А потом обязательно расскажу тебе, что это такое.
И ему уже казалось, что его колючки правда становятся мягкими и шелковистыми, потому что все мы — и Ежики, и Черепашки, и другие существа — по сути своей одинаковые: с любопытными носиками и мягкой, розовой, беззащитной кожицей, очень нуждающейся в Безусловной Любви.
Ирина Сёмина – Сказки Эльфики
